Медленное звучание отдельных нот... Иешуа сидел у себя в комнате, за пианино, перебирая время от времени его клавиши, но так и не пытаясь сыграть что-либо. Апостол пребывал в растерянности, всё казалось странным и расплывчатым, сейчас ему было гораздо лучше чем день назад, хоть он почти и не спал - всю ночь юношу мучали кошмары, не дававшие покоя, много раз он видел сестру, но подробности ускользали, как и её лицо, рассыпавшееся на обломки в памяти, и не смотря на то, что была полная уверенность что он узнает её, где бы они с нею не встретились, это досождало, становясь аккордом во всём этом безумии, которое окружало Эдем.
Взгляд скользил чуть в сторону, в открытое окно, в котором медленно-медленно поднималось солнце... чёрное-чёрное солнце, закрытое сейчас тенью Айона.. впрочем грешник лишь сделал это явным, дав людям увидеть правду, таким оно было всегда с того момента, как началась эта война, апостол давно всей душою ощущал это, не находя покоя под этим давящим светом.
И солнце стало мрачным как власиница, и луна сделалась как кровь... грехи людей сделали их такими. Но почему? почему всё вышло именно так? - опустив взгляд, Иешуа начал наигрывать тихую, успокаивающую мелодию, успокаивая самого себя, голоса сейчас почти не были слышны, но утром после пробуждения апостолу показалось что он попал в ад, столь страшно и дико было слушать всё это, кровь и боль словно заполнили весь мир, в нём перестали звучать все иные темы, не было совсем любви, были лишь обманутые, рушащиеся надежды, оборачивающиеся гневом и жестокостью, все словно бы схлестнулись в войне со всеми, на полях сражений или мысленно, если раскаяние при виде этих знаков у кого и было, то лишь в том, что недостаточно самоотверженно бились, считая правыми только себя...
Этого ли я хотел? Они словно действуют по моей идеи, но взяв от неё лишь суть, восставая против неба и ада, они не восстают против раба в себе, они и сейчас всего лишь толпа, две толпы, на которые разделилось все... толпа, ходящая в церкви и молящаяся самой себе, поскольку опускает Бога до себя...
Пальцы пробежали по клавишам, музыка стала бурлящей, в ней теперь клокотало несогласие, желание восстать против всего мира, изменить его, открыть людям глаза, если те упорно не желали видеть... Этого ли я хотел?  Кажется это было произведением одного из классиков, но юноша совершенно не помнил какого, сейчас бы он уже не отличил бы их, в музыке для него оставалась лишь суть, передаваемые ею чувства, звук казалось бы разносился по всему Эдему, в нём жили отголоски того, что он слышал в своих ведениях, но лишь отголоски - юноша не спешил, не пытался дать воплощение тому, что предстояло стать его творением, его венцом... время для этого ещё не пришло, когда-нибудь он воплотит эту стихию и мир содрогнётся... Но это будет не сейчас.
Мелодия разносилась по Эдему, стучась в окна, ветром проносясь по комнатам, рассыпаясь на ледяные осколки, будя его обитателей, на него словно бы обратилось сразу множество глаз, Иешуа чувствовал их и играл сейчас для них... Скоро ему предстояло призывать астрал, дать ответ всем людям, которые сейчас вместе со всеми грешниками смотрели на него, сказать им так, чтобы те поняли...
Как же мало у меня времени... часы утекают, я почти что ощущаю это, чувствую... запах осени в воздухе, еда становится тленом... Как же холодно вокруг, но я совсем этого не чувствую... - пальцы продолжали перебирать клавиши, Иешуа почти что растворялся в музыке, которая была сейчас частью мира, продолжением, пальцами рук апостола. В прошлом я просто ждал... ждал когда настанет время для меня, время исполнить мечту, почти не заботясь о плане, лишь защищая Айона... Даже когда творил тоже, что буду творить сейчас. - перед глазами пронеслись картины прошлого, день когда на город пал красный град, он тогда и был там, хоть и недолго, среди людей...
Тоже тёмное солнце, что и сегодня... юноша, непонимающе смотрящий на всё, что вокруг, никого кроме Фиоре и Айона не узнающий, даже не замечающий, его глаза пусты - не на что смотреть, не на что зацепиться взглядом, лишь пальцы судорожно сжимали руку Фиоре... он пробыл там всего лишь час или чуть больше, вернувшись абсолютно бессильным домой, ему было страшно там, страшно в этом незнакомом мире, где люди были страшнее демонов, приют казался лишь счастливой сказкой, да и в самом деле был ею, ничего этого не было, да и не могло быть... - после этого дня Иешуа впервые назвал Фиоре сестрою, порвав в душе со своим прошлым... почти порвав... В тот день он дал выход своей боли, полностью понимая правоту Айона, те кто были с ним, те кого называли грешниками, были лучше людей... которых только страдания могли хоть ненадолго вернуть к Свету... не к тому, что был на Небесах, а к тому что был в них самих...
Интересно, никто из тех, кто меня знал, не задумывался почему я ношу чёрную одежду? Я тоже... пытался не думать, зная ответ... на чёрном не видна кровь. Хроно назвали убившим миллионы... Кем же назовут меня после этого дня? - Иешуа улыбнулся, темп музыки ненадолго успокоился, став более плавным, казалось что звуки заставляла трепыхаться полы его одежды, края одеяла и простыней, поднимая ветер по всей комнате...
На голове юноши проявились рога, пальцы беспорядочно забегали по клавишам, словно не подчиняясь ему, но музыка казалось не исчезала, даже разбиваясь на осколки, на противоречащие друг другу диссонансы она продолжала звучать, вернее звучала её основная тема, тема родившаяся в лучах тёмного солнца, коим светом люди столь хотели заменить Свет Бога.

-Рад новой встрече с тобою, великий город Вавилон. Кому как не мне приветствовать тебя раз за разом, отмечая смену эпох? - грешник сидел на крыше одного из зданий-небоскрёбов Нью-Йорка, подставляя свои волосы и лицо холодному ветру, всё было схоже с тем, что было 7 лет назад, Айон стремился к этом, событиям суждено было повториться для того, чтобы замкнуть круг и пойти в конце чуть по иному пути. Прямо перед ним на небе медленно-медленно поднималось тёмное солнце, освещая собой город, напоминавший сейчас во многом руины - пожалуй только здание, где он сидел не пострадало - во всех остальных были как минимум дыры в крышах и окнах, улицы были практически залиты красным - град, в перемешку с кровью... Впрочем, если присмотреться, то жертв было гораздо меньше, чем могло показаться на первый взгляд.
-И звёзды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои; И небо скрылось, свившись как свиток... Разве я не прав? Этого места не достигает больше Твой Свет.

И когда первый ангел вострубил, сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся зелёная трава сгорела... - Иешуа медленно шёл по самому краю крыши, казалось он балансировал на пределе и ещё одно слабое дуновение ветра - и он падёт, полетит вниз, навстречу своей гибели. Лицо юноши было абсолютно белым и измождённым, с засохшими кровавыми подтёками около глаз и висков, незрячие глаза словно блуждали между домами, закрывай их, не закрывай - всюду только одно - кровь, кровь... Момент, когда он воззвал к астралу - или быть может не он, а люди, и их энергию он черпал, не давал ему покоя, приводя почти что в состояние ужаса - сил возвращаться к этому даже в мыслях не было, стоило подумать как хотелось чтобы все вокруг замолчали, ничего не говорили, не осуждали его...
Что было в тот миг, когда рождалось это, когда надежды людей обернулись гневом, так и оставаясь надеждами? Только они и оставались во всём мире, не было ничего другого, не было веры, не было и милосердия, которое предпочитали использовать лишь как концепцию в отношении себя... Миг - когда за его спиною впервые за много лет проявились крылья, белоснежные крылья, с чьих перьев казалось капает кровь... миг, когда сила, которой люди разрушали других, обратилась против них самих, против самого мира. Да и был ли этот миг? Или он давно уже растянулся в вечность?
Взгляды грешников сосредоточенные на нём - рядом был не только Айон, неподалёку расположились и остальные... Равнодушный - Лейна, заинтерисованный, наполненный одновременно и свирепой радости и призрения - Каро. Этих двоих он уже мог выделять, узнавая, они были схожи с теми грешниками, что были раньше. Другие - но в чём-то неимоверно похожие.
-И не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодении своём, ни в воровстве своём. Ты ведь тоже это видишь? - Иешуа кивнул, не поворачиваясь к грешнику, видения разрушений до сих пор стояли в его глазах, он видел всё это - слыша голоса людей, понимая каждого из них... И сколь силён он был в тот миг, столь и слаб был помочь кому-либо... Многих он слышал особенно чётко - быть может это были те, кто помнил его, кто был знаком с ним... Крик девушки, возвращавшейся с ночной прогулки вместе с юношей, от которого в долю секунды остаётся лишь кровавое месиво... И боль, и отчаяние, и надежда - что это кошмарный сон, страх - за себя, за других люди почти не умеют бояться, даже церковь это признаёт - человек должен спасти в первую очередь себя, в этом цель, об остальных позаботится Бог, а любовь к ним - лишь путь к твоему спасению... Тяжесть рогов была нестерпимой, но он стоял, выпрямившиь в каком-то отчаянии и глядя на разрушения внизу, не видя там ни раскаяния, ни веры...
-Осталось только дождаться Святой... она поймёт, где именно её ждут, тогда же можно будет приступить ко второй части этого представления. А пока выпем за нашу победу! - Айон широко улыбнулся, сотворяя из воздуха два бокала с вином, протягивая один из них Иешуа, в руках остальных грешников тоже появились бокалы.
Кровь... это символ для меня? - взгляды апостола и грешника пересекаются, несколько секунд идёт странная игра взглядов, потом юноша чуть отворачивается, смотря на чёрное солнце.
Пейте вино, ибо это кровь моя... Меня назвали в твою честь... Быть может для того, чтобы я исправил Твою ошибку? Люди не готовы к той свободе, что Ты им предлагал. - тёмное солнце казалось плескалось в крови, в вине бокала, несколько секунд Иешуа смотрел через стекло на светило, после чего медленно отпил, с лёгкой, торжествующей улыбкой на губах, ничто теперь не могло помешать плану грешника осуществиться. Он верил в это.

Медленные шаги вниз по бесконечной лестнице - Иешуа предпочёл пройти шагом то расстояние, на которое его могли перенести, которое он мог бы пролететь - что-то притягательное было в этом медленным, размерянном движении, он шёл, засунув руки в карманы и чуть склонив голову, людям было не увидеть его рогов - они были, но их не было, юноша каждую секунду ощущал их вес, раньше такого не было, порою ему удавалось хотя бы не надолго забыть о них... почти полностью забыть. Руки страшно мёрзли, как и вся плоть, но это было лишь отражением отчаяния его души, боли которая тоже, как и рога, никогда не исчезала. Память - или вернее то, что от неё осталось было его спасением и его самым страшным врагом, в ней, гораздо сильнее чем в голосах людей, он видел себя такого, какой он есть, разрушителя носящего светлую маску, пытающегося стремится к свету... безуспешно пытающегося. Воспоминания о вечном одиночестве в монастыре, когда хочешь верить каждому, но не можешь никому довериться, потому что чтобы он не делал, ему ни к кому не удавалось приблизиться близко, не было никого, кто был бы полностью открыт ему, кому бы он мог открыться, кому он мог бы дарить тепло... Череда попыток познакомиться, обрываемые и им и людьми, непонимание, мелкие обиды, порою казавшиеся страшным предательством... Рвущиеся нити прошлого, где была не меньшая боль чем та, что он испытывал сейчас, но сейчас у него была цель, а значит было к чему идти. Ему снова предстояла бесконечная дорога, с которой, как он когда-то мечтал - впрочем совсем недолго, сошёл. Улыбнувшись тому, с какой лёгкостью отчаяние пробуждает в нём бесконечное повторение одного и того же, Иешуа вышел наконец-то на улицу, пройдя множество этажей, но почти не чувствуя себя запыхавшимся. Мысленно он сейчас пребывал во власти той музыки, которую играл сегодня рано утром, в голове взвивались вихри мелодии, которую он подарил этому миру.
Зябко закутавшись в костюм, апостол шёл по улице, лучи тёмного солнца светили ему в глаза, почти что ослепляя, но он смотрел на него, сейчас оно казалось ему более чем подходящим, таким, какое оно и должно было быть для этого мира.
Интересно, почему все считали войну безумием? Как и то, что происходило с людьми? Так ведь было всегда, весь этот мир безумие... - кривая улыбка на мгновение исказила его лицо, почти сразу же сменившись гримассой боли, виски слишком сильно ныли, в них словно что-то постоянно дёргалось, сильными рывками, а шум даже и не думал утихать, немало сил уходило на то, чтобы не дать рогам проявиться, прорвать тонкую кожу висков - именно так и должно было сейчас произойти, Иешуа ощущал, что иначе, просто проявить их не получится. Демоны никогда не ощущали ничего подобного, он точно знал это - рога были их естественной частью, как для юноши нога или рука... для него же они были его чудом, чудом принадлежавшем только ему, его возможностью невозможного, его силой, и он точно знал, что никогда и никому это не отдаст, не отдаст своё единственное теперь, когда сестра пропала в тумане времени, счастье.
Шум... распадавшийся на отдельные голоса, но всё равно сливавшийся в общий хор, который, как это казалось, висел над Нью-Йорком подобно облаку, все они звали, звали кого-то - и его тоже, ему предстояло стать этим... Но это было далеко не всё, в воздухе было ещё и другие запахи, Иешуа с трудом сдерживался, чтобы не содрогнуться от запаха тлена, гнили, который витал в воздухе, с которым перемешивались надежды людей - он знал, что это, демоны... низшие твари, почти лишённые разума, изуродованные твари... Твари, которые створил само себе в своём грехе человечество, перед его глазами вставали отчаяние, желание жить, гнев, страх, безумие... Гнилостная сила этой падали была противна, но сейчас юноше было не до них, ведомый летящим в воздухе викаром он шёл вперёд, с трудом сдерживаясь от шума, хотелось заморозить воздух вокруг проявив рога, отсечь эти голоса, заставить их замолчать, попросить чтобы они не пожирали его больше, что он не может слушать сразу их всех... В какой-то момент по его вискам пошли вздувшиеся вены и лишь в последний момент он сумел усилием воли остановить прорывавшиеся рога, изо рта закапала кровь, но она почти сразу же прошла, стоило юноше откашляться и выхаркнуть всё, словно её и не было. К его лёгкому удивлению почти никто и не заметило этого, произошедшее в этот день было гораздо страшнее и никто не хотел помогать с мелочами, у каждого из тех, кто шёл по улице были свои боли, свои надежды, свои страхи... Можно было заглянуть кому-либо из них в глаза - и понять его полностью, сказав что ты прав, только надо стать чуть лучше, добрее, но можно ли заглянуть в глаза всем? И выжить после того ужаса, что увидишь в тот миг? В очередной раз невесло и печально улыбнувшись своим мыслям, Иешуа обнаружил, что почти вышел к той площади, где должно было произойти всё, где ждали кого-то, а теперь дождались... его...
Викар медленно опустился на подоконник одного из разбитых окон, под ним стояла Каро, а значит всё уже было готово, настало время, которого он так ждал и так боялся...

Девочка была даже рада поручению, ей было ОЧЕНЬ страшно, то что происходило казалось страшным сном, не похожим ни на что, она видела уже однажды демона, но сейчас, сейчас было всё по-другому, словно весь мир разгневался на них, своих неразумных детей... Пока она бежала к сказанной ей комнате, бормоча слова молитвы, стало чуть по-легче, наверное потому, что все в монастыре были заняты чем-то, не выказывая страха, а вместе с ними было уже не так страшно бояться.
Подойдя к Розетте, девочка почти сразу же поняла, что это именно та, кого описывала настоятельница, не заметив ничего необычного - события семилетней давности были для неё лишь малознакомой легендой, как и участвовавшие в ней люди.
-сестра Кейт хочет срочно видеть вас... простите, что не знаю ваших имён, сёстры... - она пролепетала это смущённо, удивляясь как могла не знать их, впрочем, раз настоятельница дала описание, то так и должно было быть.

Несколько секунд настоятельница молча смотрела на девушку, в мыслях поминая ненужное рвение, раньше бы она с удовольствием отчитала девушку за неумение сдерживать лишнюю энергию, но сейчас ситуация было более чем серьёзной, и подобное было всё же лучше, чем подавленный страх.
-А вас никто и не спрашивает. Будете в первом отряде. - улыбнувшись, сестра Кейт обменялась быстрыми взглядами с одним из воинов милитии и тот всё также молча кивнул, сначала настоятельнице, потом девушке, возвращаясь к растеленной на столе карте города.
-Вильгельм, хоть бы представился... - укоризненно пробормотав на всё также молчавшего немца, настоятельница вздохнула, посмотрев на Сефиру, сразу узнав её в новом облике и лишь чуть удивлённо подняв глаза в первый момент когда девушки только вошли в кабинет. -С оружием разбирётесь на месте, профессор всю ночь работал, трудоголик... бабник... глаза загорелись, едва услышал о тебе. - настоятельница перекрестилась, поняв, что высказалась более чем резко и глупо, напряжение сказывалось больше, чем ей хотелось.