Тихий шорох распахнувшейся двери, Иешуа не стал оглядываться, понимая кто вошёл в комнату, сил даже на эту мелочь у него уже не было, слёзы уже высохли, но боль отнюдь не прошла, липкой гарью оседая в его душе, она душила, не давая отдохнуть по-настоящему, сейчас апостолу хотелось уснуть, но и одновременно он боялся отдыхать, боялся снов и мыслей, которые могли прийти...
-Пойдём... нет пока что нужды сидеть в этой темнице. Кроме того, я кое-что обещал тебе. - тёплая рука на мгновение прикоснулась к его голове, после чего всё вокруг поплыло, словно распадаясь для того, чтобы родиться вновь, спустя несколько мгновений юноша осознал что лежит уже на другой кровати, которая не перепачкана кровью, как та, на Эдеме, а небо, видное из окна, затеняют ветви деревьев... Тихий, тёплый воздух дул через небольшое окно, чуждое тому ледяному холоду, который был во всей его комнате на Эдеме... пока что чуждое.
Однако Иешуа не спешил вставать и лишь после того, как Айон вышел из комнаты, юноша поднялся с кровати, садясь на неё и медленно оглядываясь, комната была странной, излишне большой и от того совсем пустой и странной, зовущей к чему-то...
Запах... - закрыв глаза, Иешуа чуть приподнялся, принюхиваясь, в воздухе пахло цветами, этот запах был ему знаком, но было совершенно не вспомнить, всё в нём было словно выжжено каким-то страшным, всесильным пожаром... Несколько минут он так и сидел, чуть раскачиваясь, рога сейчас почти не болели, да и шум утих, оставшись лишь тихим зудом в ушах, но апостол не мог о нём уже думать без страха, ощущая что при следующем приступе может умереть... если не хуже. Впрочем сейчас это было не столь важно, запах цветка был важнее... наконец-то он вспомнил, что это такое... кажется так пахнет цветущая сирень...
Улыбнувшись сделанному открытию, юноша подошёл к окну, смотря сквозь окно на улицу, на цветки кустарника, белеющие рядом с окном, после чего зажмурившись, ощущая в себе какой-то страх, распахнул окно настежь, чуть вздрогнув от сильного ветра, ворвавшегося в комнату и разметавшего в сторону занавески...
Я забыл это всё... запах цветов, шум леса, шорох травы под ногами... боль сожгла это всё, оставив лишь тлен.. - улыбнувшись, Иешуа отошёл от окна, садясь на стул, боль и пустота никуда не исчезли, но притихли, затенённые каким-то чувством... быть может надеждой?
Я забыл всё, что было, прошлое раслывается в крови, нет совсем сил его помнить... - на столе на блюдце лежало яблоко, помытое и разрезанное пополам, апостол взял половину, откусывая, яблочный сок показался ему чем-то невероятным, закрыв глаза он медленно пережёвывал его, находя с каждым мгновением что-то новое, в самом себе, в мире вокруг.. Не успокоившись после первого куска, юноша доел половинку, есть его телу не только не хотелось, но и похоже было совсем не нужно, оно и без того было достаточно мёртвым, но это было нужным ему, ощущение чего-то живого поражало..
Наконец закончив, Иешуа улыбнулся, с долью печали смотря на деревья за окном, после чего вновь подошёл, прижавшись лбом к холодному стеклу, шум снова становился сильнее, люди словно сговорились не давать ему ни мгновения покоя, говоря и говоря, но сил пока ещё были, поэтому апостол просто стоял и слушал, вдыхая ветер...
Как много порою говорит природа... и как мало люди... я забыл всё и потерял всё... смогу ли я что-нибудь найти? хотя зачем? чтобы снова потерять? я ведь сам соглашаюсь на это... сестра, только ты... - отойдя от окна, юноша сел за пианино, открывая его, руки с неожиданно сильным чувством пробежались по клавишам, ощупывая каждую из них...
Тихий шелест не угасает в ушах,
ночь и холод отныне крылья мои...
где ты, сестра, в каких ты краях,
я зову, помоги, помоги...
Иешуа начал медленно играть, руки перебирали клавиши, рождая тихую и печальную, когда-то слышанную им музыку, казалось что занавески трепетают от нею, что ветер закружился по комнате, следуя за мелодией, дополняя её, давая ей свободу, вынося прочь из этого дома и разнося по всему лесу, давая услышать всем, каждому...
-Ветер, слышишь ли ты меня... найди мою сестру, дай услышать ей мой голос, дай услышать ей твоё дыхание...!

Слова... столь знакомые ему с детства слова. Почему Фиоре называла его именно так? просил ли он делать это иначе? В начале просил, а потом... потом он боялся слышать другое, слова Ризель никогда не истерались из сердца - "как только ты перестанешь быть для неё господином, она уйдёт...".
Уйдёт... странно, почему мне стало так страшно? Ветер... - пальцы замерли, обрывая мелодию на верхней ноте, потом пробежались по клавишам, словно перебирая их, пытаясь найти в них что-то. Апостол не знал этого голоса, по-крайней мере ему казалось, что это так, замерев на несколько секунд он встал, не смотря на говорившую и подошёл к окну, где засунув руки в карманы, посмотрел сквозь стекло на едва видное из-за листвы небо, серое, уже начавшее отливать тёмным.. Показалось, что где-то вдали прогремел раскат грома, из форточки на юношу дохнуло что-то свежее, чистое...
-Ты слышишь о чём сейчас говорит ветер? - Иешуа сам не знал, почему спросил это и прикрыв глаза, начал слушать, его тихое завывание, шум деревьев, качавшихся от его дыхания. Почему-то вспомнился образ из детства - седой, со всклокоченной длинной бородой мужчина, изо всех сил дувший в рог...
-Он словно тревожится за нас... как странно, раньше я никогда... - в какой-то мере апостол так и не понял, о чём было это самое "никогда", он и раньше любил слушать ветер, мерное течение воды, смотреть на огонь...

-За-бо-тит-ся... - Иешуа проговорил это мечтательным голосом по слогам, словно пробуя слово на вкус, после чего раскрыл окно полностью, несколько переборщив с силой, от чего зазвенели стёкла. Почему-то ему захотелось чтобы сейчас пошёл дождь, чтобы он хлестал по его лицу, смывая всю грязь, которая как казалось юноше, была на нём, ему хотелось стоять и мокнуть под дождём, ловить языком капли, падающие с неба, вздрагивать при выспышках молний... когда-то он очень боялся молний.
-Ты боишься молний? - непонятно с чего, но апостол всё же высказал этот вопрос вслух, быть может сам не зная, о чём говорить, а быть может именно эта тема для разговора ему нравилась. Нравилось говорить так, как в прошлом, сейчас ему было лучше, шум снова утих, только холодно было совсем, словно всё тепло ушло в открытое окно. -Можешь взять меня за руку? - в следующий момент он понял, что чуть не добавил "сестра", от чего вдрогнул, засунув правую руку ещё глубже в карман.

-Я тоже... но очень хочется бояться. - с удивлением юноша отметил что ему и холодно и жарко, почти что душно, несмотря на то, что окно было открытым, а прямо в лицо дул свежий, почти что холодный ветер. На несколько моментов захотелось всё же убрать рога, но Иешуа удержался, снова почувствовав в сердце какое-то неприятное, липкое чувство, ощущение страха и чего-то ещё...
-Спасибо... - тихий шёпот, Иешуа сам взял девушку за руку, сцепив свои пальцы с её, как только она подошла, и через несколько секунд повернулся наконец-то к ней, посмотрев в глаза, несколько секунд не понимая какого они цвета - ощущение было, словно он провалился куда-то, едва-едва не заблудившись.. Наверное он простоял так секунд десять или двадцать, не ощущая времени и мог бы простоять и дольше, не отрываясь от её глаз, не видя ничего кроме них...
-Хочешь пойдём на улицу? Мне кажется тут совсем душно... - произнося это, апостол наконец-то оторвался от её глаз, посмотрев в сторону, лица девушки он не стал пока что рассматривать, даже не мог с уверенностью сказать какого цвета у неё волосы, это было страшно... совсем страшно... и можно было сделать чуть позже.

Я долго думал, но так и не нашёл ответа. Хотя нет, я сейчас обманываю нас обоих. - через некоторое время апостол повернулся, смотря в её глаза, в душе от извинений девушки стало совсем тошно... словно она говорила и видела кого-то другого, отличного от него... и было непонятно и страшно, боль в душе усиливалась и хотелось закричать, заткнуть ущи... я совсем не чувствую твою руку..  она словно далеко-далеко и мне становится больно.. зачем ты здесь? - улыбнувшись, прогоняя эту тень, Иешуа чуть приподнял её руку, прикоснувшись к нею второю и взяв в замок.
-Не называй меня больше никогда господином, никогда... И никогда не выполняй мои пожелания, если хочется иного. - взгляд апостола на мгновение изменился, на мгновение перед этими словами по его лицу словно пробежала тень, воспоминание о том времени, когда он сказал Фиоре - ты никогда не покинишь меня... Но не было сейчас сил, чтобы ждать чего-то, не было сил ждать когда ответят тебе, скажут что-то тёплое, не было сил больше выдерживать одиночество, ставшее с момента, когда девушка вошла в дверь невыносимым... в следующий миг апостол обнял её одной рукою, второю продолжая держать её пальцы, притянув их к своей груди, притянув чуть и её, кладя голову на плечо и закрывая глаза...
И страшно, и тяжело было, страшно услышать ответ, слова, страшно было если тепло окажется ложным, пусть девушка сама будет уверена, что хочет помочь ему.

-А ты совсем меня не слушаешь.. - взгляд юноши погрустнел, но он только чуть сильнее прижал к себе девушку, ощущая тепло, прикоснувшееся к руке, к нему самому. В следующий миг он убрал рога, наконец освободившись хотя бы от части их тяжести, неподъёмной тяжестью лежавшей весь день на его душе, платой за его гордыню.
-Никогда не называй меня так, даже в мыслях... Если тебе больно или неприятно со мною, то лучше я останусь один, Айон поймёт.. иначе случится тоже самое, что и 7 лет назад. - он чуть отодвинулся, смотря на её лицо, на закрытые глаза, хотелось протянуть руку и отодвинуть прядь волос, падавшую на её лицо, прикоснуться, обнять ещё раз...
-Как зовут тебя? - Иешуа прошептал это, чувствуя неполноту, слабость этих слов, надо было спросить больше, сказать ещё что-то... Но слова не шли в душу, нельзя было сказать ничего, и он просто смотрел на девушку, ожидая что она скажет, хотелось чтобы говорила она сама, говорила о чём ей хочется, рассказывала или веселилась... лишь бы это была она.

После вопроса девушки, Иешуа отошёл от неё, садясь за пианино, пальцы словно сами по себе пробежались по клавишам, ему хотелось дать выход боли, взвить вверх бушующую, всепоглощающую музыку, чтобы хоть как-то ответить ей, но как только это желание пришло, апостол опустил руки, чуть сгорбившись. Оставаться рядом с нею было почти что невыносимо, невыносимо из-за страха, страха быть отвергнутым, безразличным... что мечты, надежды станут ложными, будут обманом.
-Хорошо, Милана... ты веришь, что можно заставить другого человека полюбить тебя? Стать для него всем миром, не перенеся страха одиночества? - юноша прошептал это, склонив голову и закинув руки за спину. Перед глазами вставало его собственное лицо, каким он его представлял себе в тот момент, до безумия, до ужаса красивое, бесконечно страшное в этой прекрасной утончённости...

-Дар апостола это дар чуда... когда становится возможным невозможное. Я сам убил её любовь, превратив в безумие. - воспоминание из снов, которые часто ему снились, которые он не запоминал, пока у него не было рогов. И голос Фиоре - полный безумия, в которое превратилась любовь... "я буду жить вечно... и всегда буду сестрою Господина Иешуа!".. и страх от самого себя и отвращение - порою он действительно хотел, чтобы эти слова были правдой, заставляя платить за своё отчаяние других. В такие моменты он становился демоном, самым настоящим, всевластным, отвратительным в своей умершей красоте.
-А так ты права... вот только полюбить легко. Но этого слишком мало. Почему человеку плохо, когда он один? - Иешуа повернулся к ней, смотря в глаза, наконец рассматривая лицо, волосы, уши - похоже девушка была демоном, но в отличае от прошлого ему было уже всё равно, кто она такая, не было больше разницы между теми, кто вокруг него. И демон, не меньше чем прочие нуждался в тепле... которое он мог давать, но только другим.

-Фиоре. - тихое, упавшее с губ слово. В нём было и мало и много, казалось что целая история, целые годы жизни были в нём, но не сказать, не выразить ничего, слишком много боли и бессонных ночей, когда зовёшь, но не помнишь кого... Боишься вспоминать, не имея сил измениться. Не желая.
-Да... тут нельзя ответить, можно только лекцию прочитать. - улыбнувшись, юноша покачал головою, рога на мгновение словно проявили себя, придавив к земле, он вздохнул, подходя к Милане, робко прикосаясь к её лицу кончиками пальцев, ледяных сейчас пальцев, после чего сразу же отойдя и ложась на кровать, не желая падать на пол - после прикосновения его всего начало лихорадить, оно было совсем другим, чем в прошлый раз, словно огонь и лёд были одновременно под рукою, прикоснувшиеся к самому его сердцу.
-Расскажешь о себе? - вопрос, заданный скорее чтобы не объяснять что с ним такое, чтобы разобраться самому в своих чувствах и мечтах... в своей собственной боли.

Вы... я же просил не звать меня больше так. От этого слова слишком холодно. - Иешуа закутался в одеяло, чуть жалея что так и не сменил одежду на домашнюю, теперь оно должно было запачкаться.. мысли вполне отражали его состояние, сейчас в комнате было до крайности холодно, словно до них долетело ледяное дыхание крайнего севера, впрочем когда девушка села рядом, стало немного полегче и юноша улыбнулся, посмотрев вверх.
-То что тебе самой интересно... для кого-то это будет несколько недель, проведённых в лагере, полные счастья и игр, о которых потом можно будет вспоминать с теплом в течении всей жизни... для кого-то ещё что-нибудь. - апостол улыбался, но сейчас ему было тяжело, хотелось полностью закутаться в одеяло, заткнув уши, его звали, ждали от него чего-то, чего-то такого, на что он сейчас был совершенно не способен. Как же тяжело столько брать на себя... потому что никто не поймёт, не заметит, что у тебя нет сил, наоборот только начнут толкать в спину, злясь за задержку...

-Словно ты стоишь на месте в осеннем лесу, вокруг падают листья, дует ветер, а ты всё стоишь и стоишь, один... и только время твой вечный спутник, разделяющий одиночество. - тихий шёпот, Иешуа посмотрел в окно, словно желая увидеть там осень, это сравнение было и его тоже, он сам так когда-то стоял, смотря как идут другие.
-Полюбить легко... но сделать ради этого шаг вперёд, за ним другой, третий... и идти так всю жизнь... вот это действительно сложно, кто сказал, что любить будет легко? Легко только жертвовать собою, там чтобы сразу и навсегда... уйти по-красивее, совершив героический поступок и оставив любимого в одиночестве. - вторая часть тирады не относилась к самой судьбе юноши, но именно это он ненавидел в книгах этой страны, это всегда явно показывалось в них, особенно в тех, что предназначались не для самого образованного круга - когда-то он читал и такие. Когда он впервые прочитал, как двое влюблённых, попавшие в беду и которым было предложен выбор - жизнь одного из должна будет прерваться, ему стало тошно, автор спас их, выводя мораль о силе любви, хотя каждый из них, желая пожертвовать собою, сохранив жизнь другому, наоборот предавал любовь, и так было везде, везде... Апостол покачал головою, улыбнувшись, посмотрев на девушку, снова заглядываясь на её глаза. В них было что-то усталое, но не обречённое, таким оно быть может хотело казаться, как и сама девушка казалось ему цветком, но не замёрзжим под снегом, а лишь спящим, ожидающим своего времени, света солнца. Хотелось спросить, почему Айон ей уже не помог, но наверное она сама и не знала, поступки, а тем более мысли грешника были слишком должны для того, чтобы понять их раньше времени.
-Может отдохнёшь сегодня? - апостол снова улыбнулся, вопрос казался глупым, но только казался, он был на его взгляд более глубоким, чем если бы он полностью объяснил в нём всё то, о чём не договорил сейчас.

-Не от чего? - улыбнувшись, Иешуа приподнялся на кровати, смотря на говорившую с ним, после чего всё же не удержавшись обнял её, чуть прижав к себе и уже не совсем понимая, кому из них о ком было приказано заботиться... если конечно приказ был, в чём юноша уже сомневался, Айон как всегда оказался мудрее их обоих, сведя вместе. Впрочем боль о сестре не исчезала, а слова о скорой встрече казались лишь сказкой, но одновременно и рождалось понимание того, что у Айона своё понимание того, что скоро... и быть может теперь действительно будет легче дожить до того момента, до мига, когда они все вместе смогут встретить чудо.
-Твоё лицо всегда говорит за тебя, как бы мало там ни было написано. - нечто подобное он говорил и Фиоре, давным-давно, сейчас было безумно жаль того дня, как и того, что он никогда не мог по-настоящему не то, что дарить тепло, тепло души, а не дара, но и разговаривать по душам более чем с одним человеком, в глубине души не доверяя никому, кроме него...

-Быть может ты просто не позволяла? - в голосе было скорее сочувствие, разбавленное болью и печалью, он вдруг понял, что не сможет отпустить её просто так, не сможет оставить в одиночестве, которое теперь стало бы для девушки непереносимым... Прикосновения сейчас обжигали даже сквозь одежду, впрочем это как всегда только казалось, Седа болтала что-то о возможных последствиях соприкосновений аур, но ни сам юноша, ни Айон похоже не верили ей, подобные детали в такие моменты были совершенно не важными. Улыбнувшись, он чуть сильнее прижал её, на несколько мгновений хотелось дать тепло того света, который был в его крыльях, озарить всё вокруг, но Милана всё же была демоном и наверное время для этого ещё ни пришло.
-Отдыхай пока, а ещё лучше поспи часок-другой.. мне кажется тебе этого уже давно не хватает... А я пока просто посижу с тобою..

После того, как Милана заснула, апостол так и продолжал сидеть рядом с нею, прикасаясь к руке, практически неподвижно, лишь его лицо изредко меняло выражения, совсем в немногом, но и одновременно, словно становясь совершенно другим, каждое из чувств будто озаряло его - или порою превращало в маску, которая улыбалась и говорила лишь потому, что это было нужно.
Память... сколь много на мне всего. - перед глазами проходили лица людей, начиная от сегодняшнего дня, до самого далёкого прошлого, Иешуа пытался понять, что тревожило его сейчас, не давая покоя, впрочем уже зная ответ - его собственная извечная слабость, соразмерная его силе, не данной ему от рождения как всем прочим, демонам и ангелам, а взятая им самим. Взято было и то и другое, более того - одно не может быть без другого и никто никогда не изменит того факта, что он человек... кроме быть может его самого, но именно этого юноша пожалуй что более всего боялся.
Ты похожа на звезду, упавшую с неба... тускло сияющую, но полную неугасимого предвечного света. Демон ли ты? Раньше я бы сказал что да, а теперь пожалуй и не назову тебя так. - погладив девушку по волосам, он с грустью посмотрел в окно, с тоскю осознавая, что демоном в этой комнате скорее является он, а не она... по-крайней мере с точки зрения церкви это было абсолютно так. Демоны не ведают такого отчаяния, как отчаиваются люди. Они действуют всегда, сколь бы безвыходной ситуация бы не казалась, цепляются за самый призрачный шанс и даже если его нет, то пытаются хотя бы перед смертью достать врага. А ты... ты отчаялась, я видел это в твоих глазах, на всём твоём лице была словно печать этой страсти. Я смогу защитить тебя от него... как и ото всего мира. И сестру, и тебя.. Вот только против самого себя я всегда был бессилен. - вспомнились слова кого-то из тех, с кем он виделся вчера, сказанные об этом в самом начале... вот только лицо говорившего было уже совсем не разобрать, образы в памяти словно провалились в тень, на мгновение полыхнёт огнём, озарится мигом понимания и снова исчезнет, оставляя лишь горечь и тоску. Сестра... мне всё кажется я видел тебя тогда, перед самым началом... Но даже этого вспомнить уже не могу.. И никогда не спрошу Айона. - Иешуа вообще очень редко по-настоящему спрашивал грешника, тот никогда не давал прямых ответов в важных случаях, собеседник всегда должен был догадаться обо всём сам.
-Ты совсем ещё как ребёнок.. - улыбка на лице юноши, чтобы отвлечься от тяжёлых мыслей он перевёл взгляд на Милану, мирно спавшую на кровати, после чего начал смотреть в окно, просто разглядывая каждую из веточек сирени за окном, контуры облаков, которые становились видными, вслушиваясь в дыхание ветра. Казалось, что он снова заговорил с ними, сетуя на их непотливость, пытаясь донести что-то, объяснить...
Через некоторое время в комнату зашёл Айон, но увидев спящую Милану лишь кивнул, и почти сразу же вышел, по-видимому дело было несрочным, что одновременно и огорчило и обрадовало юношу, оставлять её в  комнате одну не хотелось, да и будить тоже, но и ничего не делать, оставаясь на едине со своими мыслями, было даже сейчас непосильным бременем, слишком много боли рождалось в такие минуты в его душе.